Текст: Мария Силина

Кажется, что идея «монументальной пропаганды», провозглашенная Лениным в Советской республике в 1918 году, не погибла с распадом СССР. В советской России с первых месяцев после революции начали работать комиссии по охране памятников, занимавшиеся, впрочем, далеко не только их охраной, но и уничтожением, а также созданием новых монументов. Один лишь перечень инициатив дает представление о масштабности мер, направленных на формирование новой социалистической общественной среды с помощью скульптурных объектов. В апреле 1918 года составлен список из пятидесяти имен героев, которым пролетариат поставит памятники. Многие памятники не были осуществлены, а осуществленные, в целях экономии, делались из недолговечных для монументальной скульптуры материалов (гипс, бетон, дерево), но идея была канонизирована как показательная культурная победа в условиях послереволюционной разрухи. К 1930-м годам закрепилось и словосочетание «план монументальной пропаганды», подчеркивающий системность начинаний.

В июне 1923 года в рамках плана реконструкции Москвы был составлен список уже из семидесяти героев. Если бы весь проект был полностью реализован, горожане могли бы встретить на улицах и бульварах памятники Иммануилу Канту, Фредерику Шопену, Спартаку, Роберту Оуэну, Генриху Гейне, Полю Сезанну и древнеримским братьям Гракхам. К июню 1931 года пролетарские скульпторы объявляют инициативу: к колхозному съезду установить бюсты ударников труда в Парке культуры и отдыха в Москве. Как писал журнал «За пролетарское искусство», «предполагалось дать как бы пластическое оформление утверждения т. Сталина о том, что “реальность нашей программы — это живые люди”». Бюсты, выполненные всего за 15 дней, были установлены на аллее Ударников, но тут случился конфуз: некоторые живые ударники не признали в портретах самих себя. И через три года бюсты из парка убрали.

В перечисленных инициативах реализовались две идеи: создание «пантеона героев» страны и пропаганда образа трудового человека. В XVIII–XIX веках монументальная скульптура была элитарным искусством, одним из функций которого было прославление власти. После революции, когда власть перешла к «широким массам», скульптурных памятников и бюстов стали достойны и представители этих самых масс. Скульптурные памятники стали одним из инструментов в создании новой агитационной культуры. В 1930-х в городах, в парках, на всесоюзных выставках появляются бюсты ударников труда, стахановцев, «знатных людей социализма», «лучших людей страны». Почетные звания были везде — например, в исправительно-трудовых лагерях, где числилось много заключенных, награжденных званием ударника (им, правда, не ставили памятников). Всесоюзную сельскохозяйственную выставку 1939 года украшали бюсты стахановки Паши Ангелиной и Марии Демченко, а также героев Советского Союза Михаила Громова и Ивана Папанина. Панно и картины со «знатными людьми социализма» везли на Международные выставки в Париж в 1937 году и Нью-Йорк в 1939-м. Поток агитационных бюстов нарастал. 

В 1938 году разрабатывается «Титульный список строительства памятников на десятилетие 1939–1949 года», где помимо списка культурных героев есть рубрика «Наказ избирателей». В ней предпринята попытка сымитировать местные инициативы: фигуру пионера-героя Павлика Морозова хотели поставить к 1938 году в Александровском саду, потому что там «место прогулок детей». В 1939 году предполагалось, что для Дворца Советов (на месте храма Христа Спасителя) потребуется выполнить 650 бюстов и мелких скульптур. Во время войны инициативы были так же интенсивны, как и в 1918–1919 годах: 19 декабря 1941 года появляется распоряжение «О развертывании работ по монументальной пропаганде», в 1943 году выходит распоряжение о создании бюстов дважды и трижды Героев Советского Союза. 

На этом новаторские инициативы заканчиваются. В послевоенное время открытия памятников вошли в более или менее обыденное русло. К 1950-м появляются признанные мэтры портретного жанра, которые специализируются на представителях власти и героях: Николай Томский, Евгений Вучетич. Сложились основные типы памятников и их художественная трактовка: типизированный образ рабочего и реалистический портрет. Культ героев и рабочих как часть официальной истории страны был закреплен в учебных программах по истории и литературе, в томах истории искусств, которые создавались к 1960-м.

Памятник — это инструмент и символ власти. В СССР была создана идеологическая программа, основанная на визуальных символах памяти. Культ Ленина обеспечивался стараниями специальной Комиссии по увековечиванию памяти В.И. Ленина, она следила за «достоверностью» его портретов; место для его изображений обеспечивали мемориальные уголки, а погребальный мавзолей или многолетний призрак Дворца Советов (как памятника Ленину) обеспечивал цельность концепции «морально-политического единства». 

Памятник Ленину и сегодня, в постсоветскую эпоху, — привычный элемент городского пейзажа и объект разнообразных перформативных практик, куда входят, например, акты вандализма (как одна из функций памяти). Это в полной мере отвечает изменившемуся общественному восприятию памятников. Ко второй половине XX века из элитарного объекта памятник все чаще становится частью перформанса. После событий Второй мировой войны и Холокоста западные художники отказались от идеи выражения с помощью памятников собственно памяти. Вера в скульптурно-архитектурную форму, которая могла бы выразить чувства или идеи общества, вера в монументальное искусство была исчерпана. Многие памятники стали символами невозможности памяти. Художники, авторы памятников по всему миру, отказывались в своих работах от традиционных функций монументов (выражения места и времени), чтобы создать новые проблемные смыслы. Например, исчезающий контрмемориал Йохена Герца и Эстер Шалев-Герц («Памятник против фашизма», 1986, Гамбург) — 12-метровая колонна, покрытая слоем свинца, на которой жители города оставляли подписи, комментарии и рисунки под воззванием против фашизма, причем по мере заполнения колонна погружалась в грунт и теперь находится под землей. Или памятник, который проблематизирует городское пространство, выявляет его болезненность («Дом» Рейчел Уайтред, 1993–1994, Лондон). 

В России инициатива Владимира Путина по установке новых памятников заключается в возобновлении и повторении ритуалов, связанных с ценностями советской жизни. Инициатива президента перформативна: предлагается агитационный памятник без какой-либо «сопроводительной идеи». Реанимируется сразу памятник герою труда, но в отсутствие культа труда. Что будут олицетворять новые бюсты? Они (если когда-нибудь действительно соберется комиссия по их созданию), скорее всего, не продолжат ряд героев прежних лет. Ведь для создания культа памятников мало, нужен целый ряд факторов — например, востребованность определенных видов труда, в которых государство может быть заинтересовано. Например, в советское время культ рабочих пропагандировался в русле осуществления планов индустриализации. Ни идея уникальности человеческой личности (которой служит портрет), ни пропаганда труда (почетное звание Героя) не заметны в современном медийном пространстве. Каким должен быть, например, бюст героя офисного труда? Скорее всего, символическую ценность, реанимированную предложением президента, имеет не сам образ героя, а убедительность пропагандистских мер, в арсенал которых и входили скульптурные портреты.

Сейчас в СМИ постоянно возникают отсылки к советским ритуалам (пионерия, дома культуры). Некоторые из советских памятников культуры восстановлены и активно используются, сохранив свою актуальную функцию, — уже упоминавшийся Парк культуры и отдыха в Москве с восстановленной романтикой трудно идентифицируемого стиля то ли Сталина, то ли Хрущева, Музейно-выставочный центр «Рабочий и колхозница». Трансформация гимна СССР в гимн РФ или восстановление оригинального декора со словами еще сталинского гимна в подземном вестибюле московской станции метро «Курская» — это тоже мемориальные акции.  

Воссоздание ритуалов должно олицетворять наличие памяти. Воссоздавая, мы вспоминаем и обещаем помнить. Однако процесс воспоминания почти невозможен. В восстановленных ритуалах, обликах и названиях непонятны ни функция, ни адресат, ни время действия, и памяти не за что зацепиться. Памятники уже не советские (потому что их не сопровождают советские реалии) и не современные (так как очень похожи на советские). Затрудняется всякая критика проектов, как по отношению к прошлому и памяти, так и по отношению к настоящему (будущему?). Отсутствует и традиционная функция памятников, нет указания на то, что именно хотят сделать: увековечить внешность героя, восстановить старые ритуалы или возродить породившие их реалии. Вроде бы пытаются насаждать идеологию, а фактически порождают буйство неверифицируемых догадок и странные стереотипы.