Написал новость: Opanasenko
«Картина должна впечатлять сама по себе»
Новый музей Аслана Чехоева за три года выставлял художников от AES+F до арефьевцев, но искусство своей родины, Осетии, коллекционер показывает впервые.
Аслан Чехоев. Фото: Анатолий Белкин
Мария Элькина. Выставка осетинских художников «Окрыленный всадник» для вас, наверное, более личный проект, чем предыдущие?
Аслан Чехоев. Отчасти. На самом деле, любой проект — это личное, я ведь двадцать лет уже этим занимаюсь. Другое дело, что выставка «Окрыленный всадник» имеет непосредственное отношение к моей родине. Это художники из Осетии – места, где я родился, вырос, школу закончил. Желание делать этот проект появилось давно, буквально с момента возникновения музея. Было сложно к нему подступиться, потому что живописи много, надо было определиться, что мы хотим показать. В итоге у нас художники разных направлений и возрастов, есть и солидные мастера, и недавние выпускники: Шалва Бедоев, Лаврентий Касоев, Юрий Абисалов, Ахсарбек Ахполов, Вадим Пухаев, Ахсар Есенов, Владимир Айларов, Роберт Каркусов, Вадим Каджаев, Олег Басаев. Единственное, что их объединяет — это отношение к своей земле, своей истории, к будущему. Осетин всегда эта тема волновала, поэтому во многих работах она прослеживается.
М.Э. Что делает искусство Осетии особенным?
А.Ч. Во-первых, сама история страны, для нас она очень значима. История у нас тяжелая – постоянно в войнах, и в искусстве много романтизма, связанного с этой темой. Потом, в Осетии совершенно самобытное отношение к религии: христианство сосуществует с языческими традициями. У русских они тоже есть: Иван Купала, масленица, но в Осетии эти традиции очень сильны. У нас есть языческие святые места, которым люди поклоняются, они имеют мифологическое, религиозное значение. И, конечно, сильный пейзажный элемент: много солнца, много гор, рек горных.
М.Э. Сильный контраст с Петербургом?
А.Ч. Если честно, то я все те годы, что занимаюсь коллекционированием, живу в Петербурге и петербургских художников знаю намного лучше. Когда бываю на родине, то на короткое время, и не успеваю это все смотреть. Для меня петербургское искусство гораздо больше знакомо, о нем я могу рассказывать бесконечно. Но вопрос здесь более принципиальный, чем климат. У нас музей актуального искусства, мы всегда подходим к искусству как процессу, который должен развиваться. Осетинская выставка не вполне об этом. Представленные на ней художники — не новаторы. Они хранители и продолжатели традиций живописи. Мне это кажется интересным, и вряд ли стоит противопоставлять одно другому – искусство как процесс и искусство как сохранение традиций.
Ахсар Есенов. Осенняя ночь. Холст, масло. 2011
М.Э. Что вы имеете в виду, когда говорите про искусство как процесс?
А.Ч. Искусство как процесс подразумевает, что художник должен вносить что-то новое. Поэтому оно и называется актуальным. Художник должен выражать сегодняшние взгляды, причем не в региональном, а в глобальном масштабе. И должен вписываться в контекст развития мирового искусства. Испокон веков искусство развивалось таким образом: из одного направления потихоньку начинало вытекать следующее. Иногда это происходило эволюционным путем, иногда революционным, Были яркие вспышки, как, например, русский авангард начала ХХ века. Или сюрреалисты, которые во многом вышли из психоанализа Фрейда. И вот наши петербургские художники, московские художники из так называемого андеграунда пробовали все-таки развивать искусство. Даже в анклаве, если считать Советский Союз анклавом, все равно появлялись те же тенденции, которые возникали в мире. Как и везде, здесь был свой абстрактный экспрессионизм, здесь появилось концептуальное искусство, постмодернизм. Несмотря на то, что страна была закрытой. Возникали даже целые направления, которые характерны только для нас — соц-арт, к примеру. Осетинская выставка совсем о другом. Она про школу, про душу, про мастерство, про знания.
М.Э. В Осетии есть своя художественная школа?
А.Ч. Конечно, и в Южной Осетии, и в Северной. Более того, в Южной Осетии, которая уже двадцать лет находится в полуосадной ситуации, возникают новые учебные заведения, например, лицей искусств — его, кстати, создал один из художников, участвующих в нашей выставке. Он даже меньше пишет из-за этого, потому что его основная деятельность — это лицей, где детей обучают и живописи, и музыке, и хореографии. Но я должен сказать, что осетинская художественная практика напрямую связана с Петербургом. Несколько художников на нашей выставке закончили Академию художеств. Потом уехали, и все, что они здесь собрали, все, чему они здесь научились, применили в той жизни, к той ситуации, которая существовала в Осетии.
Роберт Каркусов. Структуры повседневности-5. Холст, масло. 2012
М.Э. Давайте поговорим о том процессе, которые в Петербурге и в Москве происходят в искусстве. В какой стадии он сейчас находится? Насколько он чуток к истории и к тому, что происходит вокруг нас?
А.Ч. Я попробую ответить на этот вопрос. Советский период жизни в любом случае повлиял на процесс развития искусства. За железным занавесом и под давлением государства оно хоть и развивалось, но не в полную силу. Когда открылись границы, мы увидели, что мир ушел несколько дальше. В этом ничего удивительного нет. И мы до сих пор не вышли на мировой уровень. Из наших художников иностранцы не видят, пожалуй, никого, кроме Кабакова, Булатова и еще нескольких имен. И мне кажется, что во многом они объективны. Это не трагедия, нет. Так было во второй половине XIX века, когда мы продолжали создавать академическую живопись, в то время как во Франции уже был импрессионизм. Зато мы потом сделали мощнейший удар, поразив весь мир авангардом, беспредметным искусством.
М.Э. Вы считаете, что мы можем снова совершить прорыв?
А.Ч. Я уверен. Вопрос только в том, сколько это займет времени.
М.Э. Вы бы повесили дома те картины, которые собираете для музея?
А.Ч. В основном, да. Конечно, когда ты живешь не один, то нужно считаться и со вкусами тех людей, которые находятся рядом. Потом, есть искусство исключительно музейное. Ну, кто станет дома вешать картины некрореалистов? И тем не менее, многие вещи висели у меня дома. Я привожу работы домой, возвращаю в музей, отсюда забираю новые — периодически дома обновляю стены.
М.Э. Вы ведь общаетесь с теми художниками, которых коллекционируете? Насколько это влияет на восприятие искусства? И вообще – насколько для актуального искусства важны пояснения?
А.Ч. Общение важно, но главное, все равно – результат работы. Для некоторых работ никаких слов не нужно. Я лично считаю, что работа должна производить впечатление без контекста, без какой-то описательной части. Но где-то комментарий имеет смысл. У нас в музее, например, висят фотографические портреты четырнадцати девочек-подростков AES+F. Семь из них – выпускницы элитной московской гимназии, семь других – заключенные исправительного учреждения, и вы ни за что не догадаетесь, кто есть кто. В данном случае преамбула нужна, хотя их лица сами по себе очень выразительны. Любые объяснения имеют, в основном, академический интерес. Картина должна впечатлять сама по себе. Голову тронуть или сердце.
М.Э. Вы – человек с серьезным опытом восприятия искусства. Что бы вы посоветовали тем, кто еще не умеет любить искусство? С чего начать?
А.Ч. Ходить по музеям. А с какого именно искусства начать, не столь важно, не обязательно с первобытно-общинного строя, как в учебнике. Больше читайте. Попались старые мастера – прочитайте. Монографии по эпохе Возрождения – тоже интересно. Попалось современное искусство – читайте, как его понимают Александр Боровский, Екатерина Андреева или Екатерина Деготь. И главное — смотрите. Люди отличаются. Один человек видит и сразу все понимает. Другому надо показать, объяснить – и он поймет. А есть люди, которым показывай, объясняй – бесполезно.
М.Э. Вы кого любите из старых мастеров?
А.Ч. Я очень люблю Караваджо, Эль Греко, Тёрнера. Мне нравится памятник Александру III Паоло Трубецкого. Я всегда подхожу с позиции человека, занимающегося актуальным искусством. Актуальное искусство было во все времена. Возьмем Эль Греко. Никто не писал так до него. Он совершил революцию. Заостренные черты лица, особенный цвет кожи, пальцы другие. Своим искусством Эль Греко выбивается из всего, что было до и после. Тёрнер в XIX веке начинает писать корабли, моряков — в этих работах детализация не имеет никакого значения. И доходит до того, что соотношение цвета – гораздо важнее, чем предмет. Тёрнер в моем понимании – предтеча абстрактного искусства. Он за полвека лет до самих абстракционистов дошел до того, что эмоциональное воздействие можно оказать сочетанием цвета, сочетанием линий, для этого необязательно что-то конкретное изображать.
М.Э. Как вы думаете, есть ли какие-то формальные вещи, которые искусством еще не открыты?
А.Ч. Я не могу этого знать. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Я полагаю, что искусство будет меняться постольку, поскольку люди сами меняются. Вот сейчас люди становятся более холодными, более прагматичными, и одновременно более сентиментальными. Происходит трагедия, и вместо того, чтобы помогать, люди начинают снимать человеческую трагедию на телефон. Как к этому относиться? Искусство со временем очень тесно связано. Большие художники – это те, кто почувствовали свое время, а великие – это те, кто его опередил.
По материалам: http://art1.ru
ВВЕРХ
|
